Мог умереть в детстве под Толочином, а стал Почетным шахтером России

Зимой 1944 года с маленьким Женей в деревне Новоселки случилась беда. Ребенок заболел воспалением легких. В условиях военного времени это был приговор. Но мать не сдалась, взяла чью-то лошадь и повезла сына в Мешково, где практиковал местный доктор.

В поисках себя самого

— Но  едва мы выехали за деревню, как началась бомбардировка железнодорожной станции, — вспоминает Евгений Николаевич Волчек свое раннее детство. — Люди потом говорили, что осуществлял ее бронепоезд Красной Армии, откуда-то из-под Орши. При этом один из снарядов разорвался рядом с дорогой. Лошадь испугалась, стремглав понесла, и мама выпала из саней. Через несколько часов, поседев от переживаний, она нашла ее у немецких солдат, которые где-то  перехватили животное, а меня укутали в какие-то тряпки и дали конфету. Может быть, этот стресс и пошел мне на пользу, к удивлению многих, я быстро пошел на поправку. Но по-настоящему в моей памяти остались трудные и голодные послевоенные годы в деревне. А потом, как лучик надежды на лучшее будущее, — переезд в Толочин.

— Всей семьей?

— Нет. Отец уже работал на Севере. Но мать, как женщина дальновидная, мудрая и волевая, договорилась с подругой, чтобы та взяла меня к себе на постой, прописала и определила на учебу в городскую школу.

— Это было так важно?

— Только городским жителям в то время могли без особых проблем выдать  паспорт, с которым можно было беспрепятственно жить, работать, учиться в других регионах страны. Деревенские жители вплоть до конца 60-х годов прошлого века были лишены этого права. Нищей, голодной стране после войны нужен был хлеб, чтобы справиться с голодом и разрухой. Вот и пошло правительство на эту очень непопулярную, где-то даже жестокую меру. Многие мои сверстники именно по этой причине так и остались в деревне. Ну, а я, получив среднее образование, в 1960 году уехал к отцу, работавшему на шахте за Полярным кругом России.

— Захотели шахтером стать?

— Скорее мир повидать. Только он, ознакомившись с моим аттестатом, уважительно хмыкнул и отправил не уголь рубить, а в горный техникум в Воркуту. И, вы знаете, необычные знания о прошлом земли, ее строении, ископаемых, методике их добычи, использовании в народном хозяйстве меня увлекли. Три года учебы пролетели, как миг. Но не успел я похвастать перед отцом своим красным дипломом, как в 1963 году отправился на срочную службу.

— Служили где?

— В Печах под Борисовом, где, после окончания соответствующих курсов, вечерней партийной школы, стал офицером и членом партии, освобожденным секретарем комсомола части. Только карьера профессионального военного политработника меня не привлекла. И в 1966 году, решительно отклонив самые радужные перспективы, что мне рисовало начальство, уволился и снова явился к отцу в город Инта, с которым на многие годы связал свою жизнь.

На пороховой бочке

— На шахту!

— Планировал. Но в горкоме партии увидели мой послужной список в армии и по сути дела в приказном порядке определили на должность секретаря ее комсомольской организации. Но через год с этой должности пусть со скандалом, но все же ушел. На этот раз действительно на производство.

— Кем?

— Начал в шахте с горного мастера, набравшись опыта, стал заместителем, потом начальником одного из ее участков, затем сменным инженером, диспетчером, и наконец заместителем директора шахты по горным работам. Круг служебных обязанностей предполагал обширные знания, поэтому без отрыва от производства окончил еще один техникум, затем знаменитый Ленинградский горный институт. Впоследствии в составе различных комиссий объехал практически все угольные разрезы, расположенные на территории СССР, с ответственными поручениями.

— Что было самым трудным в вашей работе?

— Нужно понять, что шахта — это очень большой, сложный технологичный инженерный объект, на котором круглосуточно трудятся очень глубоко под землей сотни людей, оснащенных соответствующей техникой и оборудованием. Обеспечить  бесперебойный процесс добычи угля, выполнение плана и производственную безопасность — задача сложная, требующая постоянного внимания и напряжения сил всего коллектива. Горжусь, что справился с ней. Да, случались у нас пожары,  обвалы, другие проблемы на глубине 700 метров и ниже. Только за годы моей работы   в составе управления шахты не погиб ни один человек. Министерское начальство отрасли, естественно, это знало. И поэтому к нам присылало на практику, а потом по возможности и на работу своих сыновей. Ничего плохого в этом не вижу. Из их числа выросло много настоящих мастеров своего дела, достойно  продолживших семейную династию горняков.

— А вот у ваших ближайших соседей, воркутинских шахтеров, время от времени случались трагедии. Почему?

— В силу особенностей залегания угольных пластов, чреватых горными ударами, разовыми выбросами огромного объема взрывоопасного метана в смеси с угольной пылью. Не зря эти шахты, проходящие, по сути дела, под этим городом, называли пороховой бочкой. К огромному сожалению, она и взрывалась время от времени, унося жизни людей. Увы! Как тогда, так и сегодня труд шахтера связан с достаточно серьезным риском.

— Особенно тяжелый случай произошел в Воркуте в 2016 году на шахте «Северная», когда погибли 31 шахтер и 5 спасателей. Большая часть из них так и осталась в завалах. Почему?

— Взрывы метана, насколько известно мне из тех горьких событий, следовали один за другим, вызвав под землей сильнейший пожар. Чтобы его погасить, спасательную операцию свернули, а саму шахту затопили, залив в нее  миллионы кубометров воды. Это значит, что на ней ее владельцы  поставили крест.

— Почему?

— Чтобы откачать воду и расчистить завалы, потребуются многие месяцы, а может, даже и годы. Вряд ли в России сегодня найдут людей с деньгами, готовых  вложиться в такую работу. Капиталисты умеют деньги считать…

История всем воздаст по заслугам

— Доводилось читать, что в ваших шахтах в советское время в интересах геологоразведки производили ядерные взрывы. Было такое?

— Давайте обойдемся без дешевых сенсаций. Ядерные подземные взрывы с различными целями происходили не у нас, а севернее, на полигоне Новой земли. Деталей не знаю, но все население Инты (около 60 тысяч человек) на тот момент просили  покинуть свои дома.

— Ощутимо трясло?

— Мощность  была, очевидно, строго рассчитана, поэтому разве что легкая зыбь по земле проходила. Правда, впоследствии выпадал какой-то странный желтоватый дождь.

— Когда и почему вы ушли на пенсию?

— В 1993 году, когда в Инте после распада СССР новоявленные владельцы шахт, не получив быстрой и легкой прибыли в Заполярье, стали их закрывать одну за другой, избавляясь от опытнейших шахтеров и уникальных по знаниям и опыту специалистов. При этом совершив, на мой взгляд, настоящее преступление. Ладно бы законсервировали их до лучших времен, истратив на эти цели какие-то деньги. Так ведь многие затопили, цинично уничтожив огромные материальные ресурсы, созданные в СССР беззаветным трудом горняков на протяжении многих лет. Повторюсь, затопление для любой шахты по сути дела смерть.

— Может быть, понимали, что в связи с бурным развитием нефтегазового комплекса время угля безвозвратно прошло?

— Поверьте мне как специалисту, отработавшему в  отрасли 35 лет. У угля, как ценнейшего природного ресурса, впереди ренессанс. Его огромный потенциал не только в энергетике, но в химической, металлургической, военной промышленности будет очень скоро снова востребован. Не понимают это только очень недалекие, корыстные люди, глаза которых затмевает только сиюминутная прибыль. Но ничего, история нашей отрасли воздаст должное как ее беззаветным героям, так и преступникам…

— У вас на груди много наград. Какие из них вам особенно дороги.

— Все дороги. Но особенно — нагрудные знаки «Шахтерская слава» всех трех степеней и звание «Почетный шахтер России». Рассматриваю их как оправдание своей  жизни, которую посвятил трудной, но интересной и нужной людям профессии.

Михаил ПАВЛОВ.