В шаге от смерти: “Доченька, завтра тебя расстреляют…”
Рассказ ветерана Великой Отечественной войны Софьи Петровны Дегтяревой о нескольких днях своей жизни в шаге от смерти поразил нас обыденностью и простотой. О себе пожилая женщина говорила спокойно и отстраненно. Словно не с ней это случилось когда-то. Иначе нельзя. Сердце не выдержит, если его захлестнут эмоции.
— Полицаи арестовали меня 13 февраля 1944 года, — вспоминает она. — Взяли за то, что у двух девушек, проведших ночь в нашем доме, обнаружились какие-то записи. Наверное, там было что-то серьезное, если меня доставили к коменданту Толочина на допрос. Тот со мной долго не разговаривал. Задал три или четыре вопроса и тут же вынес свой приговор.
— Ты общалась с бандитами, — ткнул в меня пальцем, — следовательно, что-то скрываешь от нас. Твое место в тюрьме…
Тюрьма, которой заведовали местные полицаи, длинное одноэтажное здание, располагалась напротив нынешней почты, — пояснила нам Софья Петровна, — состояла она из женского и мужского отделений, разделенных глухой стеной. В камере, куда втолкнули меня, лежали и сидели на нарах около 30 женщин. Потянулись тягостные дни неволи…
— Кормили?
— Хлеб с опилками и вода — это все. Родственникам иногда удавалось передать кое-какие продукты. За мзду, конечно. Самогон у полицаев всегда был в почете. Но не голод терзал тогда нас, а сводящее с ума ожидание. Мы слишком хорошо знали, чем оно может закончиться… 7 марта (хорошо помню этот день) меня вывели в коридор на свидание с мамой. Она обняла меня и заплакала.
— Доченька, — как сейчас помню ее слова, говорила она, — завтра тебя расстреляют. Начальник тюрьмы получил из комендатуры приказ…
Пришла в камеру, легла, отвернувшись к стене. Трудно смириться со смертью, когда тебе только двадцать. Так и пролежала всю ночь, забылась только под утро. Во сне увидела покойного папу. Он посмотрел на меня и ласково так произнес: “Ты счастливая, Соня”. Я очнулась. В чем мое счастье? В безымянной яме лежать?!
А утром за мной пришли полицаи. Собралась, кивнула на прощание женщинам, которые старались не смотреть в мою сторону, и вышла за дверь. Но конвой повел меня почему-то не за город, а к коменданту (в этом здании сейчас располагается бухгалтерия отдела образования райисполкома). Тот только глянул на меня мельком и произнес спокойно: “Ты свободна! Возвращайся к своим бандитам”.
Не помню, как на улице оказалась, как с матерью встретилась, что и как говорила ей…
А история моего спасения такова. После прощания перед казнью мать зашла в Свято-Покровскую церковь, чтобы за меня помолиться. И встретила там свою родственницу, Варвару Ильиничну Рябцеву, помогавшую священнику вести церковное хозяйство. Та выслушала ее и в тот же день направилась к коменданту. Трудно сказать, о чем они говорили. Но факт остается фактом. Он распорядился вычеркнуть меня из расстрельного списка и освободить.
— А остальных? — вырвалось у меня.
— Через несколько дней их казнили, — зябко поежилась женщина. — За городом, возле трассы, где сейчас стоит памятник жертвам фашизма. Что это были за люди, не знаю. В камере о себе старались лишнего не говорить, провокаторов опасались. Помню только, среди них были врачи из Славного.
Мы какое-то время молчали, переваривая услышанное.
— Удивительная история, — сказал кто-то из нас. — Вещий сон, чудесное избавление, гуманизм коменданта на фоне общей жестокости… Софья Петровна, что сыграло решающую роль в вашем спасении?
— Может быть, божий промысел, — развела она руками. — Комендант иногда бывал в нашей церкви. Заказывал службу, но молился всегда в одиночестве. Варвара при этом всегда была с батюшкой рядом. Немец не мог ее не заметить… Кстати, характер у нее был решительный и непреклонный. Во имя православной веры готова была идти напролом. Думаю, не только меня от смерти спасла она в те страшные годы. Только никогда не говорила об этом.
А ту тюрьму горожане снесли. Сразу после войны. Слишком страшной была она как снаружи, так и внутри.
Михаил КОРОЛЕВ.
Петр ПЛЕШКО.